Тристан принес яйцеобразный сосуд дутого стекла — тигель, наполнил его порошкообразным свинцом, отмерив нужное количество на весах, потом опрыскал несколькими каплями ртути. После этого он закрыл тигель хрустальной пробкой, обжег края свечой. Пока он делал это, я набросал угли в топку и принялся работать мехами. Я смотрел, как изменяется цвет пламени от красного к оранжевому, потом к ярко-белому, на который и смотреть-то было больно. Увидев этот цвет, я понял, что мы готовы.
Я взял стеклянное яйцо железными щипцами и поместил его в самое пламя. Тристан положил руку мне на плечо и подался вперед. Хотя ночь была холодной, с нас лил пот.
— Сколько на это уйдет времени?
— Мы увидим, когда наступит этот момент, — сказал я.
Он стоял и смотрел, наши тела так плотно прижимались одно к другому, что наш пот смешивался. Я почти не замечал этого. Из металла в стекле начал выделяться пар. Свинец размягчился и стал пузыриться, впитывая в себя ртуть.
Я отодвинулся от Тристана и принялся работать мехами, раздувая пламя до нового неистовства. Жар обжигал мне лицо, в башне клубился дым. Тристан отошел в сторону, закрыв глаза руками, но я, как прикованный, стоял у печи.
Что-то мелькнуло в стекле, и я понял, что время пришло. С помощью кочерги я выбил хрустальную пробку, потом поднял щипцами свернутую бумажку с порошком и швырнул ее в печь. Она прошла сквозь дверцу, упала на кипящий металл в тигеле и загорелась. Возникло чистейшее, белейшее пламя, словно солнечный луч на снегу. Когда пламя погасло, я увидел ауру, светящийся венец, наполнивший тигель разноцветьем. Радуга.
Я вскрикнул, повернувшись к Тристану. Он, видимо, тоже видел это и потому подбежал ко мне. Общими усилиями мы вытащили тигель из огня и ровно поставили его на пол. Тристан обнажил меч, поднял его и ударил. Стеклянное яйцо треснуло пополам и распалось. Сквозь дым и пот, которые жгли нам глаза, мы смотрели на то, что создали.
Нью-Йорк
Возвращение в квартиру оказалось еще неприятнее, чем он предполагал. Полицейский, дежуривший у дверей, был уже предупрежден и выдал им резиновые перчатки и бахилы, потом поднял ленту, натянутую поперек двери. Ник и Сет поднырнули под нее и вошли в гостиную.
Ник понял, что в последний раз видел эту комнату через окно «Базз». Он посмотрел на стол Брета, потом туда, куда была направлена веб-камера, пытаясь понять, где стоял киллер. Компьютер Брета исчез, как и стул, к которому был привязан бедняга. Исчезло, к счастью, и тело, хотя на полу остались пятна, возможно, кровь Брета. Как долго сохраняют в неприкосновенности улики на месте преступления?
Он прошел в свою спальню. Полиция, видимо, побывала и здесь, кавардака не было, но привычный порядок нарушился — кое-что явно вынимали из упаковок, а потом засовывали обратно. Он хотел сесть на кровать, но передумал. Все его тело сжималось от боязни оставить след на том, к чему он прикоснется. Он присел перед прикроватной тумбочкой, вытащил ящик. Кожаный дорожный бумажник — подарок родителей к окончанию университета — лежал у задней стенки под обычным хламом: лосьоны после бритья, дешевые книжки и презервативы. Он вытащил паспорт, потом сунул бумажник в карман пиджака. Никогда не знаешь, что может понадобиться. С обложки паспорта на него взирал золотой орел со связкой стрел в когтях.
— Ник?
Он задвинул ящик, повернулся, пытаясь не выглядеть виноватым. Сет стоял в дверях, за ним полицейский, глядя через его плечо. Видели они, что он сделал? Выпячивается ли бумажник в его кармане?
— Нашел. — Голос его прозвучал безжизненно в погруженной в тишину квартире. Он кинул паспорт Сету. — Идем.
Он в последний раз окинул взглядом комнату. Свернутый носок лежал на полу в том месте, где он оставил его три дня назад. Журнал был открыт на той статье, которую он читал за обедом в тот вечер. Две помятые рубашки, которые собирался погладить, висели на дверце стенного шкафа. Его прежняя жизнь. Он вспомнил статью, которую когда-то читал в «Нэшнл джиографик», о пещерном человеке, замерзшем в Альпах. Он идеально сохранился, вплоть до горстей ягод, зажатых у него в руках. Ученые пришли к выводу, что он заснул рядом с ледником и надвигающийся лед поглотил его. Ник часто вспоминал о нем. Понимал ли он, что с ним происходит? Был ли момент, когда он пробудился и понял, что находится в ловушке? Был ли лед достаточно прозрачен, видел ли он залитый солнцем мир за пределами ледяного панциря? Кричал ли он, или же лед заморозил его легкие?
Ник кинул взгляд на будильник у кровати, чтобы сориентироваться во времени, но даже часы стали жертвой чар, околдовавших комнату. 00:00.00:00.00:00. Синие цифры подмигивали ему, дразня своим безвременьем. Вероятно, полицейские вытаскивали шнур из сети, обыскивая комнату.
— Идем. — Сет ждал его.
Ник медленно двинулся к двери, пытаясь впитать в себя как можно больше воспоминаний. В этот момент он и увидел фотографию Джиллиан. Она стояла на туалетном столике, почти невидимая за склянками и аэрозолями. Он так и не собрался убрать ее. Он протянул руку, чтобы взять и рассмотреть получше.
— Не делай этого, — сказал Сет, размахивая паспортом. — Ты и так уже достаточно помог полиции.
Ник не пользовался паспортом со времени своего возвращения из Берлина полтора года назад. Он даже не знал, действителен ли еще этот документ. Но теперь, отдав его, почувствовал себя словно в ловушке, как если бы отдал тюремщикам ключи от своей камеры. Запертый в городе, он не имел возможности попасть к себе домой. Почти.