Книга тайн - Страница 43

Игра прошла один круг. Когда очередь опять дошла до меня, я вслепую вытащил карту из колоды, рассчитывая на семерку или даму. Закрыв карту ладонью я наклонил ее к огню из камина. Восемь дикарей кидались на меня с карты, размахивая дубинками, жестоко издеваясь над моими надеждами. Если бы я на предыдущем круге не сбросил восьмерку птиц, то теперь выиграл бы.

Я сбросил карту на стол, даже не делая вида, будто рассматриваю какой-то вариант с ней. Меня обуяло отчаяние; от чистой безысходности я поставил еще монетку. За этим последовал откровенный взгляд Жака, который схватил сброшенную мной карту. Теперь из-за моей ошибки у него на руках к тому, что он получил при сдаче, были еще две восьмерки.

Я сидел, наблюдая за другими игроками, задаваясь вопросом: нет ли у них на руках того, что нужно мне. У двух друзей Тристана карта явно была плохая, и они скоро спасовали. Их карты перетасовали и вернули в колоду. Что касается Тристана, то я никак не мог понять, при каком раскладе карт он решает продолжать игру, а при каком пасует. Сам ставок он никогда не поднимал, но холодным взглядом отвечал на каждое их повышение другими игроками. Я же каждый раз продолжал тащить вслепую и молча молился. Вытаскивал я только птиц и цветы. Утешало меня то, что и Жак, похоже, действовал таким же образом. Он ни разу не взял открытую карту, а, как и я, наудачу брал из колоды. Конечно, пока я держал две свои восьмерки, он не мог получить четыре, на которые рассчитывал.

Моя маленькая стопка монет катастрофически уменьшалась, а нужная мне карта так и не находилась. Жак вытащил карту из колоды, сделал вид, что пристроил ее к другим, а потом сбросил на стол. За этим последовала ставка в серебряную монетку.

— Кто еще будет поднимать?

Тристан выругался и сбросил свои карты. Я посмотрел на свои: четыре последовательных оленя, включая восьмерку, и еще восьмерка зверей. Я не сомневался, что Жак хочет выбить меня из игры. Я еще ни разу за весь вечер не был так близок к выигрышу. Но денег у меня не осталось.

— Держи.

Вторая серебряная монетка упала на стол, покатилась по полированной поверхности и легла у горки ставок. Я поймал взгляд Тристана.

— Это за тебя. Теперь больше ставок не будет. Доиграйте, чтобы узнать, кто выиграл.

В этот момент я любил его сильнее, чем когда-либо раньше, хотя потом уже пришел к выводу, что сделал он это, желая досадить своему приятелю. Они были как стая диких собак, готовых вцепиться друг в друга при малейших признаках слабости.

Но пока в игре оставались двое. Жак пересел на другую сторону от огня, чтобы быть лицом ко мне. Половина его лица освещалась языками пламени, другая половина терялась в тени. Выбывшие затеяли игру между собой — делая ставки на то, карта какой масти будет сброшена следующей, через сколько кругов игра закончится, будет ли карта, которую сброшу я, старше сброшенной Жаком. Поскольку ставок мы больше не делали, игра наша пошла быстро. Наши руки мелькали над столом, словно мухи над куском мяса. Мы брали и сбрасывали карты почти мгновенно.

Жак вытащил пятерку оленей и сбросил ее. Несколько мгновений я колебался — не взять ли ее в расчете на шестерку, но тогда мне бы пришлось отдать ему одну из моих восьмерок. Я вытащил еще одну карту из колоды, перевернул и уже собирался сбросить, как вдруг рука моя замерла.

Это была восьмерка цветов. Я почувствовал резь в желудке. Господь где-то там, на небесах, явно смеялся надо мной. В третий раз за этот вечер на руках у меня были три восьмерки, и я ничего не мог с ними сделать. Я сбросил эту карту, и Жак, как я и предполагал, тут же взял ее. Он пристроил ее к своим картам и демонстративно сбросил ненужную. Я проводил ее взглядом. На лугу сидела дама, восхищаясь своим отражением в зеркале, а маленький олень вперился взглядом в кайму ее раскинутой юбки. Дама оленей.

Моя рука метнулась к этой карте, но ее перехватил в воздухе Жак, сжав так, что костяшки у меня хрустнули. Он держал меня, раскладывая свободной рукой свои карты на столе. Четыре восьмерки. Цветы, дикари, птицы и звери.

Тристан со злостью пнул ножку стола. Два его приятеля радостно заулюлюкали. Продолжая держать меня за руку, Жак сгреб горку монет в свою сторону.

— Постой.

Пальцы у меня готовы были вот-вот переломаться, но я не обращал внимания на боль. Я сжал зубы и положил свои карты на стол лицевой стороной вверх. Четыре оленя и восьмерка зверей. Еще одна восьмерка зверей.

Я высвободил руку и соединил две карты. Они были идентичны. Несходны, неподобны — совершенно одинаковы. Идеальные копии, две монеты, отлитые в одной форме.

Тристан первым понял, в чем дело. Двое других были медлительнее, но, когда они поняли, что их обманули, среагировали быстрее. Они набросились на Жака и сшибли его со стула. Они хотели скрутить его, но он оказался сильнее. Одного он отбросил ударом в пах, другого огрел кочергой и бросился к двери. Тристан побежал за ним, другие в меру сил похромали следом.

Я взял карту и тоже побежал за Жаком. Увидел я его в слякотном дворе перед домом. Его скрутили-таки друзья, которые с криками «мошенник» и «еврей» пинали и колотили его. Тристан в особенности был одержим безумием безжалостности, и я боялся, что он убьет Жака.

Я не мог это допустить. Подбежал к этому сплетению тел и протолкался вперед, избегая случайных ударов. Остальные думали, будто я хочу присоединиться к избиению, и жаждали позабавиться — они оттащили Тристана в сторону, крича, что и слуга должен иметь возможность мщения. Один из них сел на ноги Жака, хотя в этом не было нужды. Рубаха его пропиталась кровью, губы были разбиты, один глаз почти целиком заплыл. Пальцы на левой руке были раздавлены каблуком.